Без заголовка
Грустная история о достойнейшем человеке, хорошо написано 
Моего дядю убили дважды. Вчера мы — семья и друзья — похоронили Моисея Акимовича Кальмановича. Мне он приходился двоюродным дедом, но так получилось, что мы с мамой и дядей были его ближайшими родственниками.
Он прожил очень большую жизнь. Мы прощались вчера с 92-летним человеком со сложным характером, любившим командовать и повелевать. Уже в самом преклонном возрасте он отказывался разговаривать про здоровье, прикрикивая «говорить на эту тему — последнее дело», категорически отказывался от любой помощи: «лучше меня никто не сделает», настаивал на том, что нужно каждый день куда-нибудь ходить: «если человек позволяет себе лечь, значит он умирает». Мы виделись с ним 9 мая, ели эклеры, и он рассказывал мне про свою новую страсть — скупил в округе все детские книги с иллюстрациями понравившегося ему художника, написал в издательство хвалебное письмо. Мне художник не понравился, но и не важно, меня восхитило, что переполненный знаниями, интересами, потерявший самых близких — жену и дочь, человек, способен делать открытия и продолжать с таким интересом жить.
А потом его убили. Дважды.
Сначала 15 мая его сбил на тротуаре выезжавший с парковки джип. Задел совсем немного — но в 92 года достаточно несильно упасть, чтобы сломать шейку бедра. Водитель джипа вышел из машины и стал предлагать дяде Мосе деньги. Тот сказал: «Зачем мне твои деньги, помоги добраться до дома». Водитель джипа ответил: «Секунду, только переставлю машину», и уехал вовсе. А еще через два часа началась, как мы теперь уже понимаем, вторая часть убийства — Моисея Акимовича привезли на скорой в Первую градскую. Первые три дня врачи говорили, что ждут анализы, чтобы определить, можно ли сделать операцию. Мы ждали вместе с ними — и, как нам и рекомендовали, старались помочь Дяде Мосе двигаться хоть как-то. Мы ходили к этим врачам и рассказывали, что он ветеран войны, мы предлагали купить любые лекарства и оплатить все, что необходимо. «У нас все есть», — слышали мы в ответ. Круглосуточно с ним находилась сиделка — об этом мы все-таки смогли договориться. Потом мы нашли, как в Москве водится, знакомства и пришли к заведующему травматологией. И моя мама рассказывала ему, как для нас важен этот пожилой человек, как он, несмотря на возраст, полон жизни, — и снова слушала заверения, что все будет хорошо, что даже если сразу не будет операции, мы будем заниматься реабилитацией и научим вас, а потом вернетесь и, скорее всего, операцию можно будет сделать. Но Моисей Акимович очень хотел домой. Во вторник я поехала в больницу не днем, а вечером, чтобы уговорить его остаться и лечиться. Через три часа пребывания там, в больнице, где не дают обезболивания молодым парням с переломанными ногами, где мальчику с двумя сломанными руками выдают наволочку для подушки, а не перестилают постель, где градусник, который был у дяди Моси под мышкой, когда я пришла, так и остался никому не интересный на тумбочке, когда я уходила — так вот через три этих часа мы заказали наутро платную скорую помощь, чтобы действительно забрать его домой и пригласить туда врачей из платных клиник. Я не успела пригласить этих врачей. Утром 23 мая дядя Мося вернулся домой, а вечером скончался. Два последних дня в больнице он слабел на глазах. На все попытки обратить на это внимание врачей — был ответ: «а что вы хотите, состояние стабильное, болезнь трудная». Возможно, если бы дядю Мосю перевели в реанимацию, он был бы еще жив. А может быть, они не смогли бы ничем помочь. Но мы никогда этого не узнаем — его просто не стали лечить.
Поэтому теперь, после похорон, я буду обращаться к юристам и пробовать судиться с Первой градской. Поэтому, несмотря на отсутствие свидетелей происшествия и камер в том месте, где джип сбил Моисея Акимовича, если смогу, я не дам закрыть дело, которое открыли по факту дорожного происшествия. Правда, дело не в мести. Я все понимаю про наш город — в нем ужасно с парковкой и подобная катастрофа может случиться с каждым. И если бы человек, который сбил, а, скорее, даже уронил Моисея Акимовича, оказал ему помощь, вызвал скорую, поехал в больницу — у меня не было бы к нему ни одного вопроса. Я все понимаю про возраст — самые жизнелюбивые люди, когда им 92 года, могут уйти в любой день. И если бы врачи Первой градской больницы постарались его спасти, я просто была бы им благодарна при любом исходе.
Но так, как все произошло, не должно быть. Люди не должны так умирать. Мы просто не можем себе позволить считать, что все произошедшее норма, «да, такая у нас жизнь». Я не могу, правда.
Мария Шубина журналист, Москва http://publicpost.ru/blog/id/11151/#comments_block
Моего дядю убили дважды. Вчера мы — семья и друзья — похоронили Моисея Акимовича Кальмановича. Мне он приходился двоюродным дедом, но так получилось, что мы с мамой и дядей были его ближайшими родственниками.
Он прожил очень большую жизнь. Мы прощались вчера с 92-летним человеком со сложным характером, любившим командовать и повелевать. Уже в самом преклонном возрасте он отказывался разговаривать про здоровье, прикрикивая «говорить на эту тему — последнее дело», категорически отказывался от любой помощи: «лучше меня никто не сделает», настаивал на том, что нужно каждый день куда-нибудь ходить: «если человек позволяет себе лечь, значит он умирает». Мы виделись с ним 9 мая, ели эклеры, и он рассказывал мне про свою новую страсть — скупил в округе все детские книги с иллюстрациями понравившегося ему художника, написал в издательство хвалебное письмо. Мне художник не понравился, но и не важно, меня восхитило, что переполненный знаниями, интересами, потерявший самых близких — жену и дочь, человек, способен делать открытия и продолжать с таким интересом жить.
А потом его убили. Дважды.
Сначала 15 мая его сбил на тротуаре выезжавший с парковки джип. Задел совсем немного — но в 92 года достаточно несильно упасть, чтобы сломать шейку бедра. Водитель джипа вышел из машины и стал предлагать дяде Мосе деньги. Тот сказал: «Зачем мне твои деньги, помоги добраться до дома». Водитель джипа ответил: «Секунду, только переставлю машину», и уехал вовсе. А еще через два часа началась, как мы теперь уже понимаем, вторая часть убийства — Моисея Акимовича привезли на скорой в Первую градскую. Первые три дня врачи говорили, что ждут анализы, чтобы определить, можно ли сделать операцию. Мы ждали вместе с ними — и, как нам и рекомендовали, старались помочь Дяде Мосе двигаться хоть как-то. Мы ходили к этим врачам и рассказывали, что он ветеран войны, мы предлагали купить любые лекарства и оплатить все, что необходимо. «У нас все есть», — слышали мы в ответ. Круглосуточно с ним находилась сиделка — об этом мы все-таки смогли договориться. Потом мы нашли, как в Москве водится, знакомства и пришли к заведующему травматологией. И моя мама рассказывала ему, как для нас важен этот пожилой человек, как он, несмотря на возраст, полон жизни, — и снова слушала заверения, что все будет хорошо, что даже если сразу не будет операции, мы будем заниматься реабилитацией и научим вас, а потом вернетесь и, скорее всего, операцию можно будет сделать. Но Моисей Акимович очень хотел домой. Во вторник я поехала в больницу не днем, а вечером, чтобы уговорить его остаться и лечиться. Через три часа пребывания там, в больнице, где не дают обезболивания молодым парням с переломанными ногами, где мальчику с двумя сломанными руками выдают наволочку для подушки, а не перестилают постель, где градусник, который был у дяди Моси под мышкой, когда я пришла, так и остался никому не интересный на тумбочке, когда я уходила — так вот через три этих часа мы заказали наутро платную скорую помощь, чтобы действительно забрать его домой и пригласить туда врачей из платных клиник. Я не успела пригласить этих врачей. Утром 23 мая дядя Мося вернулся домой, а вечером скончался. Два последних дня в больнице он слабел на глазах. На все попытки обратить на это внимание врачей — был ответ: «а что вы хотите, состояние стабильное, болезнь трудная». Возможно, если бы дядю Мосю перевели в реанимацию, он был бы еще жив. А может быть, они не смогли бы ничем помочь. Но мы никогда этого не узнаем — его просто не стали лечить.
Поэтому теперь, после похорон, я буду обращаться к юристам и пробовать судиться с Первой градской. Поэтому, несмотря на отсутствие свидетелей происшествия и камер в том месте, где джип сбил Моисея Акимовича, если смогу, я не дам закрыть дело, которое открыли по факту дорожного происшествия. Правда, дело не в мести. Я все понимаю про наш город — в нем ужасно с парковкой и подобная катастрофа может случиться с каждым. И если бы человек, который сбил, а, скорее, даже уронил Моисея Акимовича, оказал ему помощь, вызвал скорую, поехал в больницу — у меня не было бы к нему ни одного вопроса. Я все понимаю про возраст — самые жизнелюбивые люди, когда им 92 года, могут уйти в любой день. И если бы врачи Первой градской больницы постарались его спасти, я просто была бы им благодарна при любом исходе.
Но так, как все произошло, не должно быть. Люди не должны так умирать. Мы просто не можем себе позволить считать, что все произошедшее норма, «да, такая у нас жизнь». Я не могу, правда.
Мария Шубина журналист, Москва http://publicpost.ru/blog/id/11151/#comments_block
