Размышления над творчеством классика
Образ революционной России в художественно-философском контексте раннего Платонова
Бычков А.В. Курск
Творчество всемирно известного русского писателя-философа Андрея Платоновича Платонова (настоящая фамилия – Климентов) представляет собой важную страницу в истории отечественной литературы XX столетия.
Жизненный и творческий путь Платонова полностью определились Октябрьской революцией 1917 года. «Есть революции, изменяющие внешний образ жизни лишь слегка, по необходимости, не затрагивающие внутренний строй человека. И есть перевороты, настолько резко меняющие внешность человечества, что и то, что называется человеческим духом, ломается, умирает и рождает своей смертью новую форму психики…И наша социальная революция есть также и революция интеллектуальная, и она есть такой исторический момент, когда человечество возрождается, обновляется и находит новый источник сил для питания и развития своей жизни»2 , - писал Андрей Платонов в 1920 году. Начинающий писатель полагал, что именно революционное сознание может являться одним из основополагающих источников тех сил, которые способны преобразовать окружающую человека действительность и сделать более совершенной природу самого человека. Поэтому революционное сознание становится лейтмотивом его первой книги «Электрификация» (1921 г.), сборника стихотворений «Голубая глубина» (1922 г.), его ранних рассказов-«фантазий», публицистики начала 20-х годов, произведений 20 – 30 годов. Писатель в своих произведениях показал социальную и историческую драму нашего общества – деформацию идей революции в ходе их воплощения .
В творчестве писателя данного периода Россия предстаёт как грандиозное пространство, на котором идёт страшная битва двух миров – старого и нового. «Два противоположных могущественных мира сошлись и сжигают один другого»3 , - писал Андрей Платонов в 1920 году в статье «Два мира». Именно так воспринял образ революционной России ранний Платонов и отобразил его в своём творчестве.
В вихре революционных преобразований, в огненной борьбе двух разнонаправленных начал ранний Платонов стремился о-сознанно определить своё место и свою роль в истории России. Ему нужна истина и ясность, чтобы разобраться в хаосе революционного брожения сил. Поэтому он становиться на путь логического анализа важнейших проблем революционной эпохи. Платонов ничего не принимает на веру, «просто так» - напротив, он анализирует, философствует, размышляет, сопоставляет, даже делает математические расчёты. Он о-сознанно относится к «мировым вопросам» культуры и к «вечным вопросам» бытия – он пишет о вере и безверии, о Христе, о любви, о свободе, о сознании, об искусстве и науке, о социализме, о революции, о машине и т.д. Кажется, нет таких вопросов, которые не были бы так или иначе затронуты ранним Платоновым в его публицистике. Платонов в самом начале своего творческого периода также широк, как широки просторы самой России. Р. Чандлер писал: «Историософическое понимание пространства и геополитические аспекты существования русской нации, постоянно стремящейся это пространство покорить и заполнить, не раз становились предметом культурного осмысления. Русская литература в лице разных писателей в разные эпохи делала в чём-то удивительно сходные наблюдения»4. Революционный образ России становится для Платонова предметом культурного осмысления. И это опять-таки можно объяснить стремлением Платонова к ясности и истине, его напряжённым поиском смысла жизни и желанием наполнить им (т.е. смыслом) просторы уже новой России, создав тем самым совершенно иной образ России – коммунистической России.
Можно сказать, что в данном созидательном труде образа новой России именно сознание явилось для Платонова тем могучим интеллектуальным орудием, благодаря которому писатель стремился реализовать свой замысел. «Социальная революция, - писал Платонов, - ворота в царство сознания, в мир мысли и торжествующей науки» . Писатель также понимал, что революционная реальность в мышлении получает новое определение, поэтому уделяет человеческой мысли большое внимание. «Мысль – чисто человеческое свойство, - писал он в статье «О любви», - и весь вопрос о так называемой истине, наш, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить…Чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание» . Мотив покорения природы с помощью человеческого сознания – основной мотив раннего творчества писателя.
Сделав о-сознанный выбор в пользу истины и ясности, Платонов постепенно начинал обнаруживать могучую силу и устрашающую свободу человеческого сознания. Он оказался перед неизбежным выбором: если в революционной России для него не существовало прочных абсолютов и идеалов, то ему нужно было либо заново их отыскать, либо остаться равнодушным ко всему происходящему, возможно, при этом иногда озираясь назад, сожалея о прошедшем. Нельзя сказать, чтобы Платонов-художник застыл в своих текстах в состоянии интеллектуального и нравственного равнодушия ко всему происходящему в России. Это явно противоречило бы социально-мировоззренческому аспекту его познавательной деятельности. Напротив, образ платоновской реальности и соответствующие ему способы познавательного общения позволяют говорить об активных поисках новых абсолютов и идеалов, соответствующих революционному времени. Более того, способы платоновского познавательного общения также позволяют установить целостный социальный, нравственный, духовный и предметный контекст между его текстами и текстами ряда крупнейших представителей русской литературы и философской мысли. Е.И.Колесникова писала: «Для исследования мировоззрения Платонова отказ от конкретных философских источников наиболее продуктивен, поскольку он спасает от односторонних выводов…Тем более, что писатель не обнаруживал последовательной приверженности как ни к одной традиционной религии, так и ни к одному теософскому направлению, причудливо соединяя отголоски космизма, философии общего дела, теории всеединства, штейнеровской антропософии, собственно теософских разработок Блаватской и Рерихов. Однако основные методологические принципы и мистико-философские составляющие позволяют говорить о том, что платоновское творчество вписывается в духовную палитру начала XX в.».
Духовная палитра начала XX века была весьма пёстрой. По мнению Льва Шубина, в раннем периоде платоновского творчества некоторые литературные параллели естественны и наглядны. С одной стороны, они были обусловлены революционной эпохой - эпохой «переделки человечества по новому штату», с другой, - личностными особенностями писателя, публициста и философа Платонова, для которого период поиска абсолютов и идеалов ещё не был завершён. В данном случае примечательна та характеристика революционного времени, которая была дана Львом Шубиным в статье «Андрей Платонов», где он, в частности, писал: «Один из героев Достоевского – Иван Карамазов – не без ехидцы говорил: «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол. Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чём они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие? А которые в бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один чёрт выйдет, всё те же вопросы, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время». Ирония истории состояла в том, что не прошло и сорока лет, как вся громадная, неповоротливая и нерасторопная Россия вслед за этими «русскими мальчиками» приступила к обсуждению всё тех же «мировых вопросов», преимущественно, правда, с «другого конца». И уже не в трактирах, разумеется, не келейно, а на улицах, где шли беспрерывные митинги, собрания, сходы…» . Именно образ такой «новой» России унаследовал Платонов от автора «Бесов».
Платонов активно включился в процесс обсуждения и осмысления всё тех же «мировых вопросов», преимущественно, правда, с «другого конца». «Без меня народ неполный», - скажет он впоследствии языком одного из героев своего рассказа – Фомы Пухова («Сокровенный человек»), прочно заняв, тем самым, своё место в революционной жизни России. Он старался мыслить и действовать самостоятельно, доводя свою работу молодого пролетарского писателя и рабочего-техника до логического конца. Он постигал мир и человека, придерживаясь собственной точки зрения на происходящие события. «Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т.д.» , - писал он в статье «О любви». Раз человеческое сознание, по Платонову, настолько могущественно («В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства» ), что само способно полагать собственные нормы, то ему (сознанию – прим. наше А.Б.) следует взять на себя безраздельную ответственность, выработать свои ценности и наделить смыслом, как мир, так и собственно существование людей в революционную эпоху. Не приходится сомневаться в том, что писатель и публицист, заявляющий, что «когда мы в Октябре 17 года завоевали…материю, вырвали её из рук противника, то этим мы совершили и «духовную» революцию, т.к. обеспечили себе возможность в будущем на вершине созданного нами материального благополучия вырастить мощный интеллект – сознание» , лучше прочих ощущал не только могущество сознания, но и его назначение. Очевидно, Платонов сразу же отлично понял, что вместе с сознанием в мир является и нечто другое, чего раньше, по его мнению, в нём не было, а именно – смысл, истина, значение. «До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные, - писал он в статье «О любви» в 1922 году. – И вся разгадка лежит в сознании человека – в этом новом молодом чувстве…Весь мир должен стать равен человеческой мысли – в этом истина» .
Благодаря сознанию и «вольной мысли», а также её значению во всех областях жизни, как полагал Платонов, совершается непрерывный творческий акт. Платонов настолько высоко ценил акт творения, свойственный, по его мнению, «духу», что активная деятельность как его жизни, так и жизни его героев оказалась пронизанной особым творческим порывом. «Я построю турбину с квадратным, кубическим возрастанием мощности, я спущу в жерло моей машины южный тёплый океан и перекачаю его на полюсы. Пусть всё цветёт, во всём дрожит радость бесконечности, упоение своим всемогуществом» , - восклицал Маркун, герой одноимённого рассказа-«фантазии» Андрея Платонова. В своих ранних рассказах-«фантазиях» Платонов исследует возможности человеческих сил по обустройству мира и вселенной, а также границы человеческой мысли и человеческого сознания в революционную эпоху. «Чтобы земное человечество в силах было восстать на мир и на миры и победить их – ему нужно родить для себя сатану сознания, дьявола мысли и убить в себе плавающее теплокровное божественное сердце» , - утверждал инженер Вогулов, герой рассказа-«фантазии» «Потомки солнца».
Мы отчётливо можем видеть, с какой энергией и энтузиазмом Платонов приступил к созданию образа новой России. Он – идеолог действия и ему присущ гуманизм созидания. Человеческая суть выводится им из творчества, которым пронизано его действие и созерцание. Не случайно поэтому, что огромное большинство главных героев его произведений – это изобретатели, творцы, мастера. В самом начале бедняцкой хроники «Впрок» Андрей Платонов писал: «В наше время бредущий созерцатель – это, самое меньшее, полугад, поскольку он непрямой участник дела, создающего коммунизм. И далее – даже настоящим созерцателем, видящим истинные вещи, в наше время быть нельзя, находясь вне труда и строя пролетариата, ибо ценное наблюдение может произойти только из чувства кровной работы по устройству социализма» . Творчество Платонов воспринимал как свободу. Ей ничто не предшествует, она начинается с того, что полагает свои собственные принципы и, прежде всего, собственную цель. Тем самым обнаруживается её (т.е. свободы – прим. наше А.Б.) причастность к «вольной» мысли, к свободному сознанию, которое способно покорить мир и «возвыситься над вселенной» . Неслучайно писатель приходит к мысли о том, что «жизнь имеет базисом не истину, а свободную игру и радость». По мнению Свительского В.А., данная мысль явно навеяна философией Ницше .
Высшей свободной формой человеческого сознания для Андрея Платонова явилось «сознание непригодности существующей вселенной, влюблённость в далёкий образ совершенного существа – в сына, которого нет, но который будет…зачатого совестью погибающего мира, виновного и кающегося» . Таким сыном, несущим в себе свободу обновления, воплощающим в своём образе вольный творческий порыв и «совершенное существо», явился для Платонова в начале 20-х годов Христос. Традиционный и неотъемлемый для христианской церкви образ писатель переосмысливает в рамках своей эпохи и своей «философии сознания». Платоновский Христос – это не Богочеловек, пришедший в мир кротко и смиренно с проповедью покаяния, Которого бичевали, судили, как разбойника, а затем распяли на кресте на Голгофе, чтобы произошло великое чудо искупления грехов всего рода человеческого и воскресение. Образ Христа Платонов трактует по-своему. Перед нами уже не Богочеловек, а человекобог – воплощение могущества, силы, сознания, непоколебимой уверенности в своей физической мощи и радости. Возможно, именно такой образ России виделся Платонову в будущем. Можно также предположить, что Христос для него явился совершенно земным существом, идеалом революционного человека, который должен стать царём мира и вселенной. «Не покорность, не мечтательная радость и молитвы упования изменят мир, приблизят царство Христово, - писал Платонов в статье «Христос и мы» (1920 г.), - а пламенный гнев, восстание, горящая тоска о невозможности любви…Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, - вот какая любовь переустроит, изменит, сожжёт мир и душу человека…Не ваш он, храмы и жрецы, а наш» . Е.И.Колесникова писала: «Частое обращение Платонова к христианской лексике и проблематике нередко оказывается лишь отправной точкой для дальнейшего духовного поиска. Так, например, даже прямые разговоры писателя о Боге не дают оснований считать, как иногда это делается в платоноведении, что речь идёт о традиционном христианском Боге» . Примечательно всё-таки, что Андрей Платонов не отвергает Христа слепо и поспешно, как это сделали многие его современники. Данный факт ещё раз свидетельствует о том, что важнейшие проблемы человеческого бытия, которые были предельно обнажены Октябрьской революцией, начинающий писатель переосмысливает самостоятельно, правда, используя уже имеющийся опыт в мировой культуре, литературе и философии. Поэтому совершенно не случайно Платонов обращается к образу князя Мышкина Ф.М.Достоевского, который станет очередной отправной точкой его дальнейших духовных поисков.
В 1920 году в «Воронежской коммуне» Платонов опубликовал статью-рецензию на постановку Воронежским театром Губвоенкома романа Ф.М.Достоевского «Идиот». В образе князя Мышкина Платонов увидел «опору» для своих дальнейших духовных поисков, которая была ему необходима в самом начале его творческого пути и поэтому так горячо откликнулся на постановку «Идиота». «Князь Мышкин – пролетарий, - писал Платонов, - он рыцарь мысли, он знает много; в нём душа Христа – царя сознания и врага тайны. Он не отвечает ударом на удар: он знает, что бить злых – это бить детей» . Мышкин-Христос для Платонова – это «сильнейший из детей земли» . Дитя же, согласно мысли писателя, - это владыка человечества, ибо «в жизни всегда господствует грядущая, ожидаемая, ещё не рождённая чистая мысль…сила которой заставляет кипеть нашу жизнь» . А потому, делает вывод Платонов, - «Да приблизится царство сына (будущего человечества)» . И это уже будет, согласно платоновской логике, царство силы, творчества, свободы, сознания и истины.
Следует заметить, что публицистика Андрея Платонова начала 20-х годов, его художественные произведения данного периода, философские размышления, посвящены, преимущественно, тому, что будет, что неизбежно должно наступить. И хотя писатель постоянно находится в гуще революционных событий, нутром чувствует реальность революционного момента, тем не менее, взор его устремлён в будущее. Поэтому его произведения не лишены понятного отпечатка мечтательности, фантазии. Платонов устремлён в будущее, где обязательно должно быть всеобщее счастье, семейный уют, радость, достаток, братство народов. Он пытается показать и даже доказать, что возможности человеческого разума неограниченны, ему подвластно всё. Человек, по платоновскому определению, - это «вечный Колумб», это всемогущий творец нового, счастливого, но будущего мира. Очевидно, что Платонов понимал, что совершенный человек – это существо из будущего, обусловленное не столько тем, что можно о нём узнать, замкнув в пределы текущего момента, сколько виднеющейся впереди целью, к которой устремлены все его помыслы. Тем самым, платоновский человек предстаёт как своеобразная точка напряжения, возникающая под воздействием двух противоположных сил. Причём, каждая из них, в сущности, направлена на разрушение человеческого в человеке, ибо первая стремится сделать из него богоподобное существо, а вторая – животное. Справедливо замечание Е.А.Яблокова, который писал, что платоновский мир воплощает коллизию статики и динамики не только в философско-отвлечённом плане, но и в «материализованном» виде, на уровне фабулы . Платоновский человек – это не «состояние», это пересечение двух центробежных, но противонаправленных тенденций, одна из которых влечёт его вверх, а другая – вниз. Возможно, именно по этой причине главные герои его ранних рассказов-«фантазий» заканчивают жизнь трагически. Платоновскому выражению: «Душа человека – неприличное животное», равно как его же словам: «Его (т.е. человека – прим. наше А.Б.) душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце» следует придавать большой смысл. Речь идёт не просто о «слабости плоти» или всемогуществе человеческом. Просто для Платонова существует мир приличия и мир неприличия. Оба мира имеют ярко выраженную социально-политическую и социально-бытовую подкладку. Мир приличия – это мир будущего, на реализацию которого направлены сознание и воля писателя. Это взорванный мир «ради своей страсти к невозможному». Это мир тех, «у кого в сердце зверь и душа свободна от белья и сапогов приличий» , кто видит остро и радостно, чьё тело скрипит «под напором крови и горит, как огнедышащий вулкан» . Человек мира приличия видит мир «во всем его приличии и свою душу во всём её неприличии. Первое дело, он снял шляпу жизни – жену – и отпустил её домой, в деревню. Пусть песни вечером поёт…Он же был динамитом действительности и радовался своей справедливости. Подойдёт его время. Пока же он и спит и обедает в клозете жизни – своей душе» . Мир же неприличия для Платонова – это «мёртвые души в советской бричке», это когда «революция затихла…сменилась «порядком» и парадом» . И вот мертвые души в советских бричках «едут и едут» среди этого «порядка» и парада, и «никак не доедут». «А ведь доедут, - восклицал Платонов, - придёт время. Доедут до рабочего ада, и им там воткнут железный шток сквозь пупок. Мечутся мёртвые тени в живых городах, и ждут они страшного суда рабочей расправы» . Данный мир неприличия, заплывший буржуазным жиром удовольствия и напоминающий собой «разбрюзгшую на ворованных харчах барыню», мир чувства и «нищенства мысли» кандалами висит на ногах вперёд уходящего человечества – в мир приличия. По мнению Платонова, мир неприличия является изжившим себя архаизмом, так как основа его разрушена и его фундамент взорван. Тем не менее, он всё же напоминает о себе, хотя бы теми же «советскими бричками».
Чтобы окончательно освободиться от мира неприличия и войти в мир приличия, необходимо, как полагал Андрей Платонов, произвести замену одного миропонимания другим: «Ведь «духовная» (окаянное слово) революция есть замена одного миропонимания другим» . В статье «Пролетарская поэзия» (1923 г.) он писал: «До сих пор миром мы называем наше представление о мире. Теперь мы переходим к тому, чтобы миром назвать не наше чувство о мире, а самый мир» . Данный переход, по мысли Платонова, должен совершиться посредством сознания. Писатель был убеждён в том, что возможность ближе подойти к миру и увидеть, во сколько раз он прекрасней нашей мысли о нём, может быть реализована только в одном случае – «мы должны сами измениться» , должна произойти «революция внутри человека». Данная убеждённость подавала Платонову надежду на сознательное внутреннее преображение человека, исполненного готовности принять новое миропонимание. Иными словами, писатель предлагал человеку начать свою жизнь заново, как бы с «чистого листа». Е.А.Яблоков писал: «Проза 20-х годов, как известно, отличалась стремлением «начать всё сначала» - вполне ясно, почему. Но, вспоминая об этом, нелишне задуматься и о том, что слово «начало» в нашем обиходном словоупотреблении понимается по-разному. Для одних писателей важно было обнажить корни общественного устройства, истоки государственности, заново исследовать человеческие отношения, их мотивы и формы. Другие – их меньшинство, но Платонов в их числе – не останавливались на этом и старались постигнуть самые основы человеческого бытия» .
В революционной России Платонов предлагал заменить одно миропонимание другим. Совершенно понятно, что данное стремление обусловлено эпохой, духом времени. Время творческих начинаний Андрея Платонова – это время резкого размежевания общественных и художественных сил, острейших социально-политических потрясений и катаклизмов, поляризации и усложнения форм духовной жизни, самого внутреннего мира личности. Становление Платонова как художника и как мыслителя происходило в эпоху «гигантского разлома и смерча», переоценки ценностей, утраты прежних абсолютов; в эпоху идейных метаний, партийных размежеваний и жёсткой классовой битвы, как на военном, так и на идеологическом фронтах. Юному сознанию художника, обожжённому революцией «духа», некогда было расти, а нужно было «нахмуриться и биться». Л.Шубин писал: «Андрей Платонов и его герои учились думать при революции, а тогда думали глобально, космически, им казалось, что предстояло переделать не только Россию, мир, но и самое вселенную» .
Революция способствовала резкому скачку в интеллектуальной и духовной эволюции художника. Его «голодному сознанию» необходимо было найти удовлетворение и равновесие. Ему нужно было понять и уяснить, прежде всего, для себя, что же, наконец, произошло, как поступать в новых условиях и к какому пределу должна быть устремлена его мысль? В 1922 году он написал «Автобиографическое письмо» и, вероятно, сделал это, скорее всего, для себя, нежели для других. В нём он, между прочим, писал: «И теперь исполняется моя долгая упорная детская мечта – стать самому таким человеком, от мысли и руки которого волнуется и работает весь мир ради меня и ради всех людей, и из всех людей – я каждого знаю, с каждым спаяно моё сердце. Теперь исполняется эта мечта. Человек каменный, еле зеленеющий мир превращает в чудо и свободу. Мир становится призраком, а человек постоянством и твёрдою ценностью…» . Для Платонова именно человек стал не только «постоянством и твёрдой ценностью» в революционную эпоху, но и устойчивой проблемой всего его творчества. Устойчивой, ибо сущность человеческого существа окружена чудовищными тайнами, которые подобно огненным указательным пальцам неизменно указывают на некую бесконечность – бесконечность в человеке, бесконечность вокруг человека.
Философ, иронист, въедливый аналитик и мечтатель, сатирик по природе своего дарования, Платонов способен был видеть себя вплоть до самых потаённых душевных глубин (в том числе и «тёмных» - прим. наше А.Б.). Он неповторим и, возможно, абсурден, в нём сокрыта некая бесконечная тайна, которая не может не манить к себе. Он погружён в созерцание и фантазию и в то же время – деятельно активен и предельно реален. Он, как Одиген, искал человеческое в человеке в эпоху братоубийственной смуты, и это заставляло его постоянно странствовать по корчащейся в жестоких муках Руси, по человеческой истерзанной душе, заглядывая в каждый её тупичок. В одном из таких тупичков он, возможно, и увидел образ революционной России, которая впоследствии будет им явлена с особой художественной силой и философской глубиной в «Котловане» и «Чевенгуре». Платонов придёт к открытию, что коммунизм – это бесконечная гонка за пределы реального мира. Бесконечность для Платонова станет не какой-то безграничной и бесконечной данностью. Бесконечность – это именно то, что никогда не кончается: «Человек обрёк себя на царство бесконечности и бессмертия, на царство свободы и победы» . Платонов открыл новый вид бесконечности – революционная бесконечность. Суть революционной бесконечности такова: это то, что еще, не будучи дано, тем не менее, уже есть. Тогда становится понятной логика Чевенгуровского абсурда: «Чепурный с затяжкой понюхал табаку и продолжительно ощущал его вкус. Теперь ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть. Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением потрогал густонапечатанные страницы: писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы всё сделали, а потом прочитали, - лучше бы и не писал!»
И.Бродский писал в послесловии к «Котловану»: «Идея рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что дальше она, мысль, не идёт; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай – тупик; это последнее видение пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого некуда шагнуть…» Таков материализованный образ коммунистической России. Метафора И.Бродского предельно ёмка и точна, очевидна римская отточенность и лаконичность мысли. Тем не менее, есть возможность посмотреть несколько иначе на ту же проблему – взглянуть на тупик сквозь призму степного пространства, т.к. действия в Чевенгуре разворачиваются на просторах русских степей, а не на вершинах Эльбруса. По этой причине, отчасти, платоновским героям есть куда шагнуть – они шагают снова в бесконечность, то есть из тупика – в коммунистический рай, а из коммунистического рая – обратно в тупик, что по сути своей – одно и тоже, ибо и то, и другое есть «конец вещи». «Пик, с которого некуда шагнуть» и бесконечность, которая не кончается – это разные формы одного и того же конца, т.е. тупика. Из бесконечности снова в бесконечность – таков, как показывает нам Платонов, тупик революционной бесконечности. Отсюда понятно, почему революционные события (и не только у Платонова – прим. наше: А.Б.) кругообразны и повторяемы. В 1906 году в статье «Безвременье» А.Блок писал: «Открытая даль. Пляшет Россия под звуки длинной и унылой песни о безбытности, о протекающих мигах, о пробегающих полосатых вёрстах…Вот русская действительность – всюду, куда ни оглянешься, - даль, синева и щемящая тоска неисполнимых желаний…Это бесцельное стремление всадника на усталом коне, заблудившегося ночью среди болот. Баюкает мерная поступь коня, и конь совершает круги; и, неизменно возвращаясь на то же и то же место, всадник не знает об этом…» . Здесь, у Блока, пространственное перемещение само по себе предстаёт как особое бытийное состояние человека в мире, его существование в условиях русской действительности начала XX века. Перемещение в пространстве оказывается метафорой перемещения во времени. Между блоковским всадником и платоновскими рыцарями революции много общего.
Два всадника медленно движутся по безбрежной русской степи, тихой, словно улёгшийся ветер. Вот они всё ближе и ближе, и мы постепенно начинаем их узнавать. Наконец, мы видим их отчётливо и ясно – перед нами Саша Дванов и Копёнкин. Куда же направляются эти бесстрашные рыцари революции? Оказывается, они «ищут социализм вдалеке» . Платоновские рыцари революции ищут социализм не в конкретно обозначенном месте, а именно вдалеке! В данном случае, думается, под словом вдалеке и следует понимать некое пространство вообще, стремясь к которому герои также свидетельствуют об их особом восприятии мира и своём состоянии в этом мире. Однако платоновское пространство имеет свои особенности. Особую актуальность приобретает коллизия движения и покоя. Платоновский сюжет, в частности, обусловлен внутренним напряжением, возникающим из-за «перерыва постепенности», из-за «прерванного движения». Поэтому нередки случаи, когда герой Платонова, перемещаясь в пространстве, попадает в некий статический хронотоп, испытывая, так сказать соблазн покоя: пространство при этом приобретает точечный характер, «текущий момент перестаёт быть собственно «текущим» и претендует заместить собой вечность . Тем не менее, весьма характерна для платоновской мифологической концепции мира эта устремлённость главных героев романа «Чевенгур» к тупиковой бесконечности, которая закончится новой бесконечностью, возможно, ещё более тупиковой. Такая устремлённость платоновских героев в бесконечность заставляет их странствовать по безбрежной русской степи и совершать те же круги, которые совершал блоковский всадник, ибо их влечёт вдаль та же тоска неисполнимых желаний, или жажда «русского миража»*, который действительно существовал, пока не догадались, что это – мираж. Образ революционной России в творчестве Платонова превращается в мир утопического абсурда.
В заключение следует сказать, что из кругообразности устремлений и повторяемости событий можно проследить своеобразную монотонность повествования не только в романе «Чевенгур», но и в более ранних произведениях Андрея Платонова. Он выбирал одну и ту же тему (в основном – это тема революции) и создаётся впечатление, что что-то недоговорил, не дописал, ибо в следующий раз вновь возвращался к главному предмету своего внимания, но вглядываясь в него уже с другой стороны. Если бы его ранние статьи не были бы датированы и озаглавлены, то трудно было бы распределить их по годам – настолько все они похожи друг на друга по тематике и содержанию. В них Платонов, преимущественно, писал об одном и том же – о революции «духа». В.Чалмаев писал: «Платонов-публицист почти непрерывно, даже отвлекаясь внешне в сторону, исследует один и тот же вопрос: что же такое революция в социальном, философско-историческом, даже космическом плане?» . Исследуя революцию, загадки природы, устройство машины и человеческого сознания, Андрей Платонов, по сути, занимался одним очень важным делом – он искал «вещество существования», т.е. исследовал человека, занимался проблемой личности, которая включает в себя все вечные проблемы, в том числе и проблему революции, которая стала основной темой творчества Платонова. В публицистике начала 20-х годов («Пролетарская поэзия»), затем в эпических жанрах: очерк («Че-Че-О»), повести («Ювенильное море»), сказке («Усомнившийся Макар»), романе («Чевенгур») и других своих произведениях, - везде Платонов мир пробует на прочность, а человека – на человечность. «А душа-то человека – она и есть основная профессия» , - скажет Чепурный Копёнкину.
Платонов приходит к выводу, что человеку, похоже, дано сознание для того, чтобы он мог осознать, с одной стороны, свою немощность, а с другой - красоту «прекрасного и яростного мира», а, осознав красоту мира, преобразить и очеловечит его «тихой силой». С.Бочаров писал: «Эти тихие силы – сочувствие, утешение, надежда, терпение – хранят и поддерживают жизнь, они и есть её «вещество» . Это «вещество существования» и заключает в себе обновлённый образ России Андрея Платонова. Весьма символично в этом смысле начало его рассказа «Потомки солнца»: «Я сторож и летописец опустелого земного шара…Древняя любимая земля. Сколько пережили мы с тобой битв, труда, сказок и любви! Сколько моей мысли ушло на твоё обновление. Теперь ты вся – мой дом…На земле стало тихо, и ночью мне слышен ход звёзд и трепет влаги в стволах деревьев. Нет больше катастроф, спазм и бешенства в природе. И нет в человеке горя, радости, восторга – есть тихий свет сознания. Человек теперь не живёт, а сознаёт. Сознание. Всю жизнь я служил тебе в рядах человечества, и твоею силой теперь люди переселились на далёкую звезду и с нею движутся по вселенной» .
1. Акаткин В.М. «Возвращение Платонова». В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. – Воронеж: ВГУ, 1993. С. 3.
2. Платонов А.П. Избранное. М.: Просвещение. 1989. С. 5-6.
3. Подшивалова Е.А. «О родовой природе прозы А.Платонова конца 20-х – начала 30-х годов». В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. Воронеж: ВГУ, 1993. С. 117.
Чутьё правды. М.: Советская Россия. 1990. С. 48.
Чандлер Р. «Платонов в пространствах русской культуры». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 170.
Чутьё правды. С. 142.
Там же. С. 182.
Колесникова Е.И. «Духовные контексты творчества Платонова». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 36-37.
Шубин Л.А. «Андрей Платонов». – В книге Андрей Платонов: Чевенгур. М.: Высшая школа, 1991, С. 420.
Чутьё правды. С. 181.
Там же. С. 166.
Там же. С. 166.
Там же. С. 181-183.
Платонов А. Собр. Соч.: В 3 т. М., 1984. Т. 1. С. 27.
Там же. С. 36.
Чутьё правды. С. 272-273.
Там же. С. 182.
См. работу Свительского В.А. «Факты и домыслы: о проблемах освоения платоновского наследия». – В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. – Воронеж: ВГУ, 1993. С. 93.
Чутьё правды. С. 66-67.
Там же. С. 51.
Колесникова Е.И. «Духовные контексты творчества Платонова». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 37.
Чутьё правды. С. 60.
Там же. С. 60.
Там же. С. 66.
Там же. С. 69.
Яблоков Е.А. «Падающая башня» (О художественном пространстве Платонова). – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 11.
Чутьё правды. С. 181.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 165.
Там же. С. 165.
Там же. С. 166.
Там же. С. 193.
Там же. С. 193.
Яблоков Е.А. «Безвыходное небо». – В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 8-9.
Шубин Л.А. «Андрей Платонов». – В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 416.
Автобиографическое письмо. – В кн. Платонов А.П.: Избранное. М.: «Просвещение», 1989. С. 19.
Чутьё правды. С. 61.
Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 244.
Иосиф Бродский, 1973. Бесплатное электронное воспроизведение: «Im Werden Verlag» 2003 http://www.imwerden.de info@imwerden.de
Блок А.А. СС в 6 т. М., 1982. Т. 4. С. 29.
Платонов А.П. Чевенгур. С. 123.
См.: Яблоков Е.А. «Падающая башня» (О художественном пространстве Платонова). – В сб.: Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн.3. – СПб.: Наука, 2004.
Чутьё правды. С. 15-16.
Платонов А.П. Чевенгур. С. 221.
Бочаров С.Г. «Вещество существования». В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. – М.: Высш. Шк., 1991. С.462.
Там же. С. 399.
Бычков А.В. Курск
Творчество всемирно известного русского писателя-философа Андрея Платоновича Платонова (настоящая фамилия – Климентов) представляет собой важную страницу в истории отечественной литературы XX столетия.
Жизненный и творческий путь Платонова полностью определились Октябрьской революцией 1917 года. «Есть революции, изменяющие внешний образ жизни лишь слегка, по необходимости, не затрагивающие внутренний строй человека. И есть перевороты, настолько резко меняющие внешность человечества, что и то, что называется человеческим духом, ломается, умирает и рождает своей смертью новую форму психики…И наша социальная революция есть также и революция интеллектуальная, и она есть такой исторический момент, когда человечество возрождается, обновляется и находит новый источник сил для питания и развития своей жизни»2 , - писал Андрей Платонов в 1920 году. Начинающий писатель полагал, что именно революционное сознание может являться одним из основополагающих источников тех сил, которые способны преобразовать окружающую человека действительность и сделать более совершенной природу самого человека. Поэтому революционное сознание становится лейтмотивом его первой книги «Электрификация» (1921 г.), сборника стихотворений «Голубая глубина» (1922 г.), его ранних рассказов-«фантазий», публицистики начала 20-х годов, произведений 20 – 30 годов. Писатель в своих произведениях показал социальную и историческую драму нашего общества – деформацию идей революции в ходе их воплощения .
В творчестве писателя данного периода Россия предстаёт как грандиозное пространство, на котором идёт страшная битва двух миров – старого и нового. «Два противоположных могущественных мира сошлись и сжигают один другого»3 , - писал Андрей Платонов в 1920 году в статье «Два мира». Именно так воспринял образ революционной России ранний Платонов и отобразил его в своём творчестве.
В вихре революционных преобразований, в огненной борьбе двух разнонаправленных начал ранний Платонов стремился о-сознанно определить своё место и свою роль в истории России. Ему нужна истина и ясность, чтобы разобраться в хаосе революционного брожения сил. Поэтому он становиться на путь логического анализа важнейших проблем революционной эпохи. Платонов ничего не принимает на веру, «просто так» - напротив, он анализирует, философствует, размышляет, сопоставляет, даже делает математические расчёты. Он о-сознанно относится к «мировым вопросам» культуры и к «вечным вопросам» бытия – он пишет о вере и безверии, о Христе, о любви, о свободе, о сознании, об искусстве и науке, о социализме, о революции, о машине и т.д. Кажется, нет таких вопросов, которые не были бы так или иначе затронуты ранним Платоновым в его публицистике. Платонов в самом начале своего творческого периода также широк, как широки просторы самой России. Р. Чандлер писал: «Историософическое понимание пространства и геополитические аспекты существования русской нации, постоянно стремящейся это пространство покорить и заполнить, не раз становились предметом культурного осмысления. Русская литература в лице разных писателей в разные эпохи делала в чём-то удивительно сходные наблюдения»4. Революционный образ России становится для Платонова предметом культурного осмысления. И это опять-таки можно объяснить стремлением Платонова к ясности и истине, его напряжённым поиском смысла жизни и желанием наполнить им (т.е. смыслом) просторы уже новой России, создав тем самым совершенно иной образ России – коммунистической России.
Можно сказать, что в данном созидательном труде образа новой России именно сознание явилось для Платонова тем могучим интеллектуальным орудием, благодаря которому писатель стремился реализовать свой замысел. «Социальная революция, - писал Платонов, - ворота в царство сознания, в мир мысли и торжествующей науки» . Писатель также понимал, что революционная реальность в мышлении получает новое определение, поэтому уделяет человеческой мысли большое внимание. «Мысль – чисто человеческое свойство, - писал он в статье «О любви», - и весь вопрос о так называемой истине, наш, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить…Чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание» . Мотив покорения природы с помощью человеческого сознания – основной мотив раннего творчества писателя.
Сделав о-сознанный выбор в пользу истины и ясности, Платонов постепенно начинал обнаруживать могучую силу и устрашающую свободу человеческого сознания. Он оказался перед неизбежным выбором: если в революционной России для него не существовало прочных абсолютов и идеалов, то ему нужно было либо заново их отыскать, либо остаться равнодушным ко всему происходящему, возможно, при этом иногда озираясь назад, сожалея о прошедшем. Нельзя сказать, чтобы Платонов-художник застыл в своих текстах в состоянии интеллектуального и нравственного равнодушия ко всему происходящему в России. Это явно противоречило бы социально-мировоззренческому аспекту его познавательной деятельности. Напротив, образ платоновской реальности и соответствующие ему способы познавательного общения позволяют говорить об активных поисках новых абсолютов и идеалов, соответствующих революционному времени. Более того, способы платоновского познавательного общения также позволяют установить целостный социальный, нравственный, духовный и предметный контекст между его текстами и текстами ряда крупнейших представителей русской литературы и философской мысли. Е.И.Колесникова писала: «Для исследования мировоззрения Платонова отказ от конкретных философских источников наиболее продуктивен, поскольку он спасает от односторонних выводов…Тем более, что писатель не обнаруживал последовательной приверженности как ни к одной традиционной религии, так и ни к одному теософскому направлению, причудливо соединяя отголоски космизма, философии общего дела, теории всеединства, штейнеровской антропософии, собственно теософских разработок Блаватской и Рерихов. Однако основные методологические принципы и мистико-философские составляющие позволяют говорить о том, что платоновское творчество вписывается в духовную палитру начала XX в.».
Духовная палитра начала XX века была весьма пёстрой. По мнению Льва Шубина, в раннем периоде платоновского творчества некоторые литературные параллели естественны и наглядны. С одной стороны, они были обусловлены революционной эпохой - эпохой «переделки человечества по новому штату», с другой, - личностными особенностями писателя, публициста и философа Платонова, для которого период поиска абсолютов и идеалов ещё не был завершён. В данном случае примечательна та характеристика революционного времени, которая была дана Львом Шубиным в статье «Андрей Платонов», где он, в частности, писал: «Один из героев Достоевского – Иван Карамазов – не без ехидцы говорил: «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол. Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чём они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие? А которые в бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один чёрт выйдет, всё те же вопросы, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время». Ирония истории состояла в том, что не прошло и сорока лет, как вся громадная, неповоротливая и нерасторопная Россия вслед за этими «русскими мальчиками» приступила к обсуждению всё тех же «мировых вопросов», преимущественно, правда, с «другого конца». И уже не в трактирах, разумеется, не келейно, а на улицах, где шли беспрерывные митинги, собрания, сходы…» . Именно образ такой «новой» России унаследовал Платонов от автора «Бесов».
Платонов активно включился в процесс обсуждения и осмысления всё тех же «мировых вопросов», преимущественно, правда, с «другого конца». «Без меня народ неполный», - скажет он впоследствии языком одного из героев своего рассказа – Фомы Пухова («Сокровенный человек»), прочно заняв, тем самым, своё место в революционной жизни России. Он старался мыслить и действовать самостоятельно, доводя свою работу молодого пролетарского писателя и рабочего-техника до логического конца. Он постигал мир и человека, придерживаясь собственной точки зрения на происходящие события. «Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т.д.» , - писал он в статье «О любви». Раз человеческое сознание, по Платонову, настолько могущественно («В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства» ), что само способно полагать собственные нормы, то ему (сознанию – прим. наше А.Б.) следует взять на себя безраздельную ответственность, выработать свои ценности и наделить смыслом, как мир, так и собственно существование людей в революционную эпоху. Не приходится сомневаться в том, что писатель и публицист, заявляющий, что «когда мы в Октябре 17 года завоевали…материю, вырвали её из рук противника, то этим мы совершили и «духовную» революцию, т.к. обеспечили себе возможность в будущем на вершине созданного нами материального благополучия вырастить мощный интеллект – сознание» , лучше прочих ощущал не только могущество сознания, но и его назначение. Очевидно, Платонов сразу же отлично понял, что вместе с сознанием в мир является и нечто другое, чего раньше, по его мнению, в нём не было, а именно – смысл, истина, значение. «До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные, - писал он в статье «О любви» в 1922 году. – И вся разгадка лежит в сознании человека – в этом новом молодом чувстве…Весь мир должен стать равен человеческой мысли – в этом истина» .
Благодаря сознанию и «вольной мысли», а также её значению во всех областях жизни, как полагал Платонов, совершается непрерывный творческий акт. Платонов настолько высоко ценил акт творения, свойственный, по его мнению, «духу», что активная деятельность как его жизни, так и жизни его героев оказалась пронизанной особым творческим порывом. «Я построю турбину с квадратным, кубическим возрастанием мощности, я спущу в жерло моей машины южный тёплый океан и перекачаю его на полюсы. Пусть всё цветёт, во всём дрожит радость бесконечности, упоение своим всемогуществом» , - восклицал Маркун, герой одноимённого рассказа-«фантазии» Андрея Платонова. В своих ранних рассказах-«фантазиях» Платонов исследует возможности человеческих сил по обустройству мира и вселенной, а также границы человеческой мысли и человеческого сознания в революционную эпоху. «Чтобы земное человечество в силах было восстать на мир и на миры и победить их – ему нужно родить для себя сатану сознания, дьявола мысли и убить в себе плавающее теплокровное божественное сердце» , - утверждал инженер Вогулов, герой рассказа-«фантазии» «Потомки солнца».
Мы отчётливо можем видеть, с какой энергией и энтузиазмом Платонов приступил к созданию образа новой России. Он – идеолог действия и ему присущ гуманизм созидания. Человеческая суть выводится им из творчества, которым пронизано его действие и созерцание. Не случайно поэтому, что огромное большинство главных героев его произведений – это изобретатели, творцы, мастера. В самом начале бедняцкой хроники «Впрок» Андрей Платонов писал: «В наше время бредущий созерцатель – это, самое меньшее, полугад, поскольку он непрямой участник дела, создающего коммунизм. И далее – даже настоящим созерцателем, видящим истинные вещи, в наше время быть нельзя, находясь вне труда и строя пролетариата, ибо ценное наблюдение может произойти только из чувства кровной работы по устройству социализма» . Творчество Платонов воспринимал как свободу. Ей ничто не предшествует, она начинается с того, что полагает свои собственные принципы и, прежде всего, собственную цель. Тем самым обнаруживается её (т.е. свободы – прим. наше А.Б.) причастность к «вольной» мысли, к свободному сознанию, которое способно покорить мир и «возвыситься над вселенной» . Неслучайно писатель приходит к мысли о том, что «жизнь имеет базисом не истину, а свободную игру и радость». По мнению Свительского В.А., данная мысль явно навеяна философией Ницше .
Высшей свободной формой человеческого сознания для Андрея Платонова явилось «сознание непригодности существующей вселенной, влюблённость в далёкий образ совершенного существа – в сына, которого нет, но который будет…зачатого совестью погибающего мира, виновного и кающегося» . Таким сыном, несущим в себе свободу обновления, воплощающим в своём образе вольный творческий порыв и «совершенное существо», явился для Платонова в начале 20-х годов Христос. Традиционный и неотъемлемый для христианской церкви образ писатель переосмысливает в рамках своей эпохи и своей «философии сознания». Платоновский Христос – это не Богочеловек, пришедший в мир кротко и смиренно с проповедью покаяния, Которого бичевали, судили, как разбойника, а затем распяли на кресте на Голгофе, чтобы произошло великое чудо искупления грехов всего рода человеческого и воскресение. Образ Христа Платонов трактует по-своему. Перед нами уже не Богочеловек, а человекобог – воплощение могущества, силы, сознания, непоколебимой уверенности в своей физической мощи и радости. Возможно, именно такой образ России виделся Платонову в будущем. Можно также предположить, что Христос для него явился совершенно земным существом, идеалом революционного человека, который должен стать царём мира и вселенной. «Не покорность, не мечтательная радость и молитвы упования изменят мир, приблизят царство Христово, - писал Платонов в статье «Христос и мы» (1920 г.), - а пламенный гнев, восстание, горящая тоска о невозможности любви…Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, - вот какая любовь переустроит, изменит, сожжёт мир и душу человека…Не ваш он, храмы и жрецы, а наш» . Е.И.Колесникова писала: «Частое обращение Платонова к христианской лексике и проблематике нередко оказывается лишь отправной точкой для дальнейшего духовного поиска. Так, например, даже прямые разговоры писателя о Боге не дают оснований считать, как иногда это делается в платоноведении, что речь идёт о традиционном христианском Боге» . Примечательно всё-таки, что Андрей Платонов не отвергает Христа слепо и поспешно, как это сделали многие его современники. Данный факт ещё раз свидетельствует о том, что важнейшие проблемы человеческого бытия, которые были предельно обнажены Октябрьской революцией, начинающий писатель переосмысливает самостоятельно, правда, используя уже имеющийся опыт в мировой культуре, литературе и философии. Поэтому совершенно не случайно Платонов обращается к образу князя Мышкина Ф.М.Достоевского, который станет очередной отправной точкой его дальнейших духовных поисков.
В 1920 году в «Воронежской коммуне» Платонов опубликовал статью-рецензию на постановку Воронежским театром Губвоенкома романа Ф.М.Достоевского «Идиот». В образе князя Мышкина Платонов увидел «опору» для своих дальнейших духовных поисков, которая была ему необходима в самом начале его творческого пути и поэтому так горячо откликнулся на постановку «Идиота». «Князь Мышкин – пролетарий, - писал Платонов, - он рыцарь мысли, он знает много; в нём душа Христа – царя сознания и врага тайны. Он не отвечает ударом на удар: он знает, что бить злых – это бить детей» . Мышкин-Христос для Платонова – это «сильнейший из детей земли» . Дитя же, согласно мысли писателя, - это владыка человечества, ибо «в жизни всегда господствует грядущая, ожидаемая, ещё не рождённая чистая мысль…сила которой заставляет кипеть нашу жизнь» . А потому, делает вывод Платонов, - «Да приблизится царство сына (будущего человечества)» . И это уже будет, согласно платоновской логике, царство силы, творчества, свободы, сознания и истины.
Следует заметить, что публицистика Андрея Платонова начала 20-х годов, его художественные произведения данного периода, философские размышления, посвящены, преимущественно, тому, что будет, что неизбежно должно наступить. И хотя писатель постоянно находится в гуще революционных событий, нутром чувствует реальность революционного момента, тем не менее, взор его устремлён в будущее. Поэтому его произведения не лишены понятного отпечатка мечтательности, фантазии. Платонов устремлён в будущее, где обязательно должно быть всеобщее счастье, семейный уют, радость, достаток, братство народов. Он пытается показать и даже доказать, что возможности человеческого разума неограниченны, ему подвластно всё. Человек, по платоновскому определению, - это «вечный Колумб», это всемогущий творец нового, счастливого, но будущего мира. Очевидно, что Платонов понимал, что совершенный человек – это существо из будущего, обусловленное не столько тем, что можно о нём узнать, замкнув в пределы текущего момента, сколько виднеющейся впереди целью, к которой устремлены все его помыслы. Тем самым, платоновский человек предстаёт как своеобразная точка напряжения, возникающая под воздействием двух противоположных сил. Причём, каждая из них, в сущности, направлена на разрушение человеческого в человеке, ибо первая стремится сделать из него богоподобное существо, а вторая – животное. Справедливо замечание Е.А.Яблокова, который писал, что платоновский мир воплощает коллизию статики и динамики не только в философско-отвлечённом плане, но и в «материализованном» виде, на уровне фабулы . Платоновский человек – это не «состояние», это пересечение двух центробежных, но противонаправленных тенденций, одна из которых влечёт его вверх, а другая – вниз. Возможно, именно по этой причине главные герои его ранних рассказов-«фантазий» заканчивают жизнь трагически. Платоновскому выражению: «Душа человека – неприличное животное», равно как его же словам: «Его (т.е. человека – прим. наше А.Б.) душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце» следует придавать большой смысл. Речь идёт не просто о «слабости плоти» или всемогуществе человеческом. Просто для Платонова существует мир приличия и мир неприличия. Оба мира имеют ярко выраженную социально-политическую и социально-бытовую подкладку. Мир приличия – это мир будущего, на реализацию которого направлены сознание и воля писателя. Это взорванный мир «ради своей страсти к невозможному». Это мир тех, «у кого в сердце зверь и душа свободна от белья и сапогов приличий» , кто видит остро и радостно, чьё тело скрипит «под напором крови и горит, как огнедышащий вулкан» . Человек мира приличия видит мир «во всем его приличии и свою душу во всём её неприличии. Первое дело, он снял шляпу жизни – жену – и отпустил её домой, в деревню. Пусть песни вечером поёт…Он же был динамитом действительности и радовался своей справедливости. Подойдёт его время. Пока же он и спит и обедает в клозете жизни – своей душе» . Мир же неприличия для Платонова – это «мёртвые души в советской бричке», это когда «революция затихла…сменилась «порядком» и парадом» . И вот мертвые души в советских бричках «едут и едут» среди этого «порядка» и парада, и «никак не доедут». «А ведь доедут, - восклицал Платонов, - придёт время. Доедут до рабочего ада, и им там воткнут железный шток сквозь пупок. Мечутся мёртвые тени в живых городах, и ждут они страшного суда рабочей расправы» . Данный мир неприличия, заплывший буржуазным жиром удовольствия и напоминающий собой «разбрюзгшую на ворованных харчах барыню», мир чувства и «нищенства мысли» кандалами висит на ногах вперёд уходящего человечества – в мир приличия. По мнению Платонова, мир неприличия является изжившим себя архаизмом, так как основа его разрушена и его фундамент взорван. Тем не менее, он всё же напоминает о себе, хотя бы теми же «советскими бричками».
Чтобы окончательно освободиться от мира неприличия и войти в мир приличия, необходимо, как полагал Андрей Платонов, произвести замену одного миропонимания другим: «Ведь «духовная» (окаянное слово) революция есть замена одного миропонимания другим» . В статье «Пролетарская поэзия» (1923 г.) он писал: «До сих пор миром мы называем наше представление о мире. Теперь мы переходим к тому, чтобы миром назвать не наше чувство о мире, а самый мир» . Данный переход, по мысли Платонова, должен совершиться посредством сознания. Писатель был убеждён в том, что возможность ближе подойти к миру и увидеть, во сколько раз он прекрасней нашей мысли о нём, может быть реализована только в одном случае – «мы должны сами измениться» , должна произойти «революция внутри человека». Данная убеждённость подавала Платонову надежду на сознательное внутреннее преображение человека, исполненного готовности принять новое миропонимание. Иными словами, писатель предлагал человеку начать свою жизнь заново, как бы с «чистого листа». Е.А.Яблоков писал: «Проза 20-х годов, как известно, отличалась стремлением «начать всё сначала» - вполне ясно, почему. Но, вспоминая об этом, нелишне задуматься и о том, что слово «начало» в нашем обиходном словоупотреблении понимается по-разному. Для одних писателей важно было обнажить корни общественного устройства, истоки государственности, заново исследовать человеческие отношения, их мотивы и формы. Другие – их меньшинство, но Платонов в их числе – не останавливались на этом и старались постигнуть самые основы человеческого бытия» .
В революционной России Платонов предлагал заменить одно миропонимание другим. Совершенно понятно, что данное стремление обусловлено эпохой, духом времени. Время творческих начинаний Андрея Платонова – это время резкого размежевания общественных и художественных сил, острейших социально-политических потрясений и катаклизмов, поляризации и усложнения форм духовной жизни, самого внутреннего мира личности. Становление Платонова как художника и как мыслителя происходило в эпоху «гигантского разлома и смерча», переоценки ценностей, утраты прежних абсолютов; в эпоху идейных метаний, партийных размежеваний и жёсткой классовой битвы, как на военном, так и на идеологическом фронтах. Юному сознанию художника, обожжённому революцией «духа», некогда было расти, а нужно было «нахмуриться и биться». Л.Шубин писал: «Андрей Платонов и его герои учились думать при революции, а тогда думали глобально, космически, им казалось, что предстояло переделать не только Россию, мир, но и самое вселенную» .
Революция способствовала резкому скачку в интеллектуальной и духовной эволюции художника. Его «голодному сознанию» необходимо было найти удовлетворение и равновесие. Ему нужно было понять и уяснить, прежде всего, для себя, что же, наконец, произошло, как поступать в новых условиях и к какому пределу должна быть устремлена его мысль? В 1922 году он написал «Автобиографическое письмо» и, вероятно, сделал это, скорее всего, для себя, нежели для других. В нём он, между прочим, писал: «И теперь исполняется моя долгая упорная детская мечта – стать самому таким человеком, от мысли и руки которого волнуется и работает весь мир ради меня и ради всех людей, и из всех людей – я каждого знаю, с каждым спаяно моё сердце. Теперь исполняется эта мечта. Человек каменный, еле зеленеющий мир превращает в чудо и свободу. Мир становится призраком, а человек постоянством и твёрдою ценностью…» . Для Платонова именно человек стал не только «постоянством и твёрдой ценностью» в революционную эпоху, но и устойчивой проблемой всего его творчества. Устойчивой, ибо сущность человеческого существа окружена чудовищными тайнами, которые подобно огненным указательным пальцам неизменно указывают на некую бесконечность – бесконечность в человеке, бесконечность вокруг человека.
Философ, иронист, въедливый аналитик и мечтатель, сатирик по природе своего дарования, Платонов способен был видеть себя вплоть до самых потаённых душевных глубин (в том числе и «тёмных» - прим. наше А.Б.). Он неповторим и, возможно, абсурден, в нём сокрыта некая бесконечная тайна, которая не может не манить к себе. Он погружён в созерцание и фантазию и в то же время – деятельно активен и предельно реален. Он, как Одиген, искал человеческое в человеке в эпоху братоубийственной смуты, и это заставляло его постоянно странствовать по корчащейся в жестоких муках Руси, по человеческой истерзанной душе, заглядывая в каждый её тупичок. В одном из таких тупичков он, возможно, и увидел образ революционной России, которая впоследствии будет им явлена с особой художественной силой и философской глубиной в «Котловане» и «Чевенгуре». Платонов придёт к открытию, что коммунизм – это бесконечная гонка за пределы реального мира. Бесконечность для Платонова станет не какой-то безграничной и бесконечной данностью. Бесконечность – это именно то, что никогда не кончается: «Человек обрёк себя на царство бесконечности и бессмертия, на царство свободы и победы» . Платонов открыл новый вид бесконечности – революционная бесконечность. Суть революционной бесконечности такова: это то, что еще, не будучи дано, тем не менее, уже есть. Тогда становится понятной логика Чевенгуровского абсурда: «Чепурный с затяжкой понюхал табаку и продолжительно ощущал его вкус. Теперь ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть. Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением потрогал густонапечатанные страницы: писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы всё сделали, а потом прочитали, - лучше бы и не писал!»
И.Бродский писал в послесловии к «Котловану»: «Идея рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что дальше она, мысль, не идёт; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай – тупик; это последнее видение пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого некуда шагнуть…» Таков материализованный образ коммунистической России. Метафора И.Бродского предельно ёмка и точна, очевидна римская отточенность и лаконичность мысли. Тем не менее, есть возможность посмотреть несколько иначе на ту же проблему – взглянуть на тупик сквозь призму степного пространства, т.к. действия в Чевенгуре разворачиваются на просторах русских степей, а не на вершинах Эльбруса. По этой причине, отчасти, платоновским героям есть куда шагнуть – они шагают снова в бесконечность, то есть из тупика – в коммунистический рай, а из коммунистического рая – обратно в тупик, что по сути своей – одно и тоже, ибо и то, и другое есть «конец вещи». «Пик, с которого некуда шагнуть» и бесконечность, которая не кончается – это разные формы одного и того же конца, т.е. тупика. Из бесконечности снова в бесконечность – таков, как показывает нам Платонов, тупик революционной бесконечности. Отсюда понятно, почему революционные события (и не только у Платонова – прим. наше: А.Б.) кругообразны и повторяемы. В 1906 году в статье «Безвременье» А.Блок писал: «Открытая даль. Пляшет Россия под звуки длинной и унылой песни о безбытности, о протекающих мигах, о пробегающих полосатых вёрстах…Вот русская действительность – всюду, куда ни оглянешься, - даль, синева и щемящая тоска неисполнимых желаний…Это бесцельное стремление всадника на усталом коне, заблудившегося ночью среди болот. Баюкает мерная поступь коня, и конь совершает круги; и, неизменно возвращаясь на то же и то же место, всадник не знает об этом…» . Здесь, у Блока, пространственное перемещение само по себе предстаёт как особое бытийное состояние человека в мире, его существование в условиях русской действительности начала XX века. Перемещение в пространстве оказывается метафорой перемещения во времени. Между блоковским всадником и платоновскими рыцарями революции много общего.
Два всадника медленно движутся по безбрежной русской степи, тихой, словно улёгшийся ветер. Вот они всё ближе и ближе, и мы постепенно начинаем их узнавать. Наконец, мы видим их отчётливо и ясно – перед нами Саша Дванов и Копёнкин. Куда же направляются эти бесстрашные рыцари революции? Оказывается, они «ищут социализм вдалеке» . Платоновские рыцари революции ищут социализм не в конкретно обозначенном месте, а именно вдалеке! В данном случае, думается, под словом вдалеке и следует понимать некое пространство вообще, стремясь к которому герои также свидетельствуют об их особом восприятии мира и своём состоянии в этом мире. Однако платоновское пространство имеет свои особенности. Особую актуальность приобретает коллизия движения и покоя. Платоновский сюжет, в частности, обусловлен внутренним напряжением, возникающим из-за «перерыва постепенности», из-за «прерванного движения». Поэтому нередки случаи, когда герой Платонова, перемещаясь в пространстве, попадает в некий статический хронотоп, испытывая, так сказать соблазн покоя: пространство при этом приобретает точечный характер, «текущий момент перестаёт быть собственно «текущим» и претендует заместить собой вечность . Тем не менее, весьма характерна для платоновской мифологической концепции мира эта устремлённость главных героев романа «Чевенгур» к тупиковой бесконечности, которая закончится новой бесконечностью, возможно, ещё более тупиковой. Такая устремлённость платоновских героев в бесконечность заставляет их странствовать по безбрежной русской степи и совершать те же круги, которые совершал блоковский всадник, ибо их влечёт вдаль та же тоска неисполнимых желаний, или жажда «русского миража»*, который действительно существовал, пока не догадались, что это – мираж. Образ революционной России в творчестве Платонова превращается в мир утопического абсурда.
В заключение следует сказать, что из кругообразности устремлений и повторяемости событий можно проследить своеобразную монотонность повествования не только в романе «Чевенгур», но и в более ранних произведениях Андрея Платонова. Он выбирал одну и ту же тему (в основном – это тема революции) и создаётся впечатление, что что-то недоговорил, не дописал, ибо в следующий раз вновь возвращался к главному предмету своего внимания, но вглядываясь в него уже с другой стороны. Если бы его ранние статьи не были бы датированы и озаглавлены, то трудно было бы распределить их по годам – настолько все они похожи друг на друга по тематике и содержанию. В них Платонов, преимущественно, писал об одном и том же – о революции «духа». В.Чалмаев писал: «Платонов-публицист почти непрерывно, даже отвлекаясь внешне в сторону, исследует один и тот же вопрос: что же такое революция в социальном, философско-историческом, даже космическом плане?» . Исследуя революцию, загадки природы, устройство машины и человеческого сознания, Андрей Платонов, по сути, занимался одним очень важным делом – он искал «вещество существования», т.е. исследовал человека, занимался проблемой личности, которая включает в себя все вечные проблемы, в том числе и проблему революции, которая стала основной темой творчества Платонова. В публицистике начала 20-х годов («Пролетарская поэзия»), затем в эпических жанрах: очерк («Че-Че-О»), повести («Ювенильное море»), сказке («Усомнившийся Макар»), романе («Чевенгур») и других своих произведениях, - везде Платонов мир пробует на прочность, а человека – на человечность. «А душа-то человека – она и есть основная профессия» , - скажет Чепурный Копёнкину.
Платонов приходит к выводу, что человеку, похоже, дано сознание для того, чтобы он мог осознать, с одной стороны, свою немощность, а с другой - красоту «прекрасного и яростного мира», а, осознав красоту мира, преобразить и очеловечит его «тихой силой». С.Бочаров писал: «Эти тихие силы – сочувствие, утешение, надежда, терпение – хранят и поддерживают жизнь, они и есть её «вещество» . Это «вещество существования» и заключает в себе обновлённый образ России Андрея Платонова. Весьма символично в этом смысле начало его рассказа «Потомки солнца»: «Я сторож и летописец опустелого земного шара…Древняя любимая земля. Сколько пережили мы с тобой битв, труда, сказок и любви! Сколько моей мысли ушло на твоё обновление. Теперь ты вся – мой дом…На земле стало тихо, и ночью мне слышен ход звёзд и трепет влаги в стволах деревьев. Нет больше катастроф, спазм и бешенства в природе. И нет в человеке горя, радости, восторга – есть тихий свет сознания. Человек теперь не живёт, а сознаёт. Сознание. Всю жизнь я служил тебе в рядах человечества, и твоею силой теперь люди переселились на далёкую звезду и с нею движутся по вселенной» .
1. Акаткин В.М. «Возвращение Платонова». В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. – Воронеж: ВГУ, 1993. С. 3.
2. Платонов А.П. Избранное. М.: Просвещение. 1989. С. 5-6.
3. Подшивалова Е.А. «О родовой природе прозы А.Платонова конца 20-х – начала 30-х годов». В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. Воронеж: ВГУ, 1993. С. 117.
Чутьё правды. М.: Советская Россия. 1990. С. 48.
Чандлер Р. «Платонов в пространствах русской культуры». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 170.
Чутьё правды. С. 142.
Там же. С. 182.
Колесникова Е.И. «Духовные контексты творчества Платонова». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 36-37.
Шубин Л.А. «Андрей Платонов». – В книге Андрей Платонов: Чевенгур. М.: Высшая школа, 1991, С. 420.
Чутьё правды. С. 181.
Там же. С. 166.
Там же. С. 166.
Там же. С. 181-183.
Платонов А. Собр. Соч.: В 3 т. М., 1984. Т. 1. С. 27.
Там же. С. 36.
Чутьё правды. С. 272-273.
Там же. С. 182.
См. работу Свительского В.А. «Факты и домыслы: о проблемах освоения платоновского наследия». – В сб. Андрей Платонов: Исследования и материалы. – Воронеж: ВГУ, 1993. С. 93.
Чутьё правды. С. 66-67.
Там же. С. 51.
Колесникова Е.И. «Духовные контексты творчества Платонова». – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 37.
Чутьё правды. С. 60.
Там же. С. 60.
Там же. С. 66.
Там же. С. 69.
Яблоков Е.А. «Падающая башня» (О художественном пространстве Платонова). – В сб. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. – СПб.: Наука, 2004. С. 11.
Чутьё правды. С. 181.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 164.
Там же. С. 165.
Там же. С. 165.
Там же. С. 166.
Там же. С. 193.
Там же. С. 193.
Яблоков Е.А. «Безвыходное небо». – В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 8-9.
Шубин Л.А. «Андрей Платонов». – В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 416.
Автобиографическое письмо. – В кн. Платонов А.П.: Избранное. М.: «Просвещение», 1989. С. 19.
Чутьё правды. С. 61.
Платонов А.П. Чевенгур. М.: Высш. шк., 1991. С. 244.
Иосиф Бродский, 1973. Бесплатное электронное воспроизведение: «Im Werden Verlag» 2003 http://www.imwerden.de info@imwerden.de
Блок А.А. СС в 6 т. М., 1982. Т. 4. С. 29.
Платонов А.П. Чевенгур. С. 123.
См.: Яблоков Е.А. «Падающая башня» (О художественном пространстве Платонова). – В сб.: Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн.3. – СПб.: Наука, 2004.
Чутьё правды. С. 15-16.
Платонов А.П. Чевенгур. С. 221.
Бочаров С.Г. «Вещество существования». В кн.: Платонов А.П. Чевенгур. – М.: Высш. Шк., 1991. С.462.
Там же. С. 399.
Редактировано: 23 февраля 2009
