Воспоминание из прошлого.

Предупреждение для ленивых и нетерпеливых: "повествование" очень длинное!
Пока поправлял свое здоровье, часто вспоминал никогда не унывающих людей, с которыми сталкивался в жизни.
Вот про одного такого сегодня напишу.
Звали его Николай Васильевич или просто дядя Коля. Он работал шофером в нашей геофизической партии, которая искала медную руду в бескрайних степях Северного Прибалхашья.
Напрягите воображение и представьте себе высокого пожилого сухощавого мужчину с лицом, одновременно похожим на лица артистов Басова, Никулина и Крамарова. Стоит только посмотреть на его дураковатое выражение и на душе сразу становится легко и весело. Там, где появлялся дядя Коля, атмосфера сразу становилась какой-то умиленно-радостной. Располагал он к себе людей одной-двумя фразами.
Например, приезжаем на довольно глухую железнодорожную станцию, а там, мать честная, в буфете разливным ПИВОМ!!! торгуют! В тех краях и в те времена (середина 70-х) пиво – невообразимый дефицит. Жара под 40, запах пивных дрожжей слюну фонтаном вышибает. Как не выпить по кружечке! Да вот беда – очередь в три зигзага из умирающих от жажды (и похмелья) мужиков. Но дядя Коля не тушуется. Уверенной походкой приближается он к прилавку и, как всегда громко, обращается к буфетчице: «А ну, доченька, нацеди-ка третьему красавцу в Казахстане пару кружек!». Мужики от такой наглости обалдевают, но не возмущаются, потому что всех интересует вопрос: а кто же в Казахстане первые два красавца, если этот, с рожей жизнерадостного идиота, только третий! В конце концов, кто-то этот вопрос задает, на что дядя Коля размеренно, загибая пальцы, отвечает: «Первый, значит, это верблюд. Второй – саксаул. А, третий, стало быть, я». (Для тех, кто не знает, – поясняю: саксаул – это такое страшно корявое пустынное дерево. Обозвать человека саксаулом в тех краях,– сильное оскорбление). После полученных пояснений очередь взрывается бурным смехом и «доченька», лет сорока, игриво улыбаясь, уже достает из-под прилавка заначку пустых кружек. Место за столиком нам тут же находится, вокруг собирается народ, и дядя Коля забавляет всех своими бесконечными байками. Все дружно предлагают еще по кружечке, но - нельзя: он за рулем, а я - при исполнении.

Или такой случай. Сидят, опять же, на железнодорожной станции солдатушки-стройбатовцы, угрюмые, какие-то грязные и оборванные. Одно слово – стройбат! Подходит он к ним поближе, округляет свои глаза, и громко так, чтобы всем было слышно, но не злобно, а удивленно, обращается ко мне: «Гляди, Александр, пленных немцев по этапу везут!». И протягивает руку самому плюгавому солдатику: «Гутен таг, зольдат! Гитлер капут?». «Плюгавый» открывает от удивления рот, а его «боевые» товарищи растекаются в улыбке. Все внимание вокзальной общественности – к происходящему. В большом скоплении народа всегда найдется кто-нибудь, кто поддержит игру. Вот и тут какой-то дед, не то хохол, не то казак (не путать с казахом), тут же встревает: «Та ни-и, яки ж воны фрицы! Цеж махновци станицу занялы! Хлопци! А батько –то ваш иде?». Один из солдат, учуяв земляка, отвечает: «Сказився, диду, наш батька. Шашку пропыв, та и утикав!».
Все! Дядя Коля уже не нужен! Сердобольные бабульки уже угощают «защитников отечества» малосольными огурчиками, станционные рабочие делятся «Примой». Всеобщее умиление и радость!
Ух, сколько он знал всяких прибауток и как умел их правильно использовать. До сих пор жалею, что не записывал. Особенно он любил перефразированные выражения классиков.
Например, идет утром из скворечника-туалета, озабоченный какой-то. Кто-нибудь спрашивает: «Дядя Коля, ты что такой грустный?». А он поднимает глаза к небу и говорит в «никуда»: «До чего же метко Некрасов сказал!», и распевно декламирует:

«…Всю ночь поднимается медленно в гору,
А утром поссал – и опять с ноготок…».
…………….
Или, выходя из-за стола, отведав порцию главной пищи итальянцев и геологов – макарон, поглаживает живот и, как бы, резюмирует: «Гм…Свежо питание, но серется с трудом…».
Пошловато, конечно, но настроение поднимает.
И, вообще мне кажется, поднимать настроение людям - являлось главной задачей его жизни. Я не помню случая, чтобы он с кем-то скандалил, или кому-то читал нравоучения. В ту пору я, совсем молоденький инженер-геофизик, наделенный некими полномочиями, пытался для солидности повышать голос на своих подчиненных, среди которых были и бывшие зеки с двадцатилетним стажем отсидки, и совсем зеленые юнцы-школьники, приехавшие заработать на джинсы. А он мне «по-отечески» советовал: «Нельзя нам, Санька, с великими «имя-отчествами» над людьми глумиться. Я ведь, как Гоголь, а ты – как Пушкин. Надо марку держать».
Благодаря его присутствию, в довольно разношерстном коллективе, коим является полевая партия, царила атмосфера натуральной семьи. Сейчас, иногда, очень хочется, чтобы в коллективе завелся такой дядя Коля, да вот только где его взять?
И еще. Он был профессионалом с большой буквы. Полная гарантия, что даже, когда «кругом пятьсот», домой мы вернемся. Иногда, говорю ему: «Николай Васильевич! Может, не поедем по этим оврагам, – вдруг чего отвалится!». А он мне спокойно отвечает: «А «русская сварка» у меня для чё?» (это он так называл кусок крепчайшей альпинистской веревки). «Ежели чего отвалится –«сварим» и дальше поедем». И ведь, бывало такое, когда при «кошмарных» поломках он ухитрялся заставить свой старенький ГАЗ-63, пусть с черепашьей скоростью, но ехать.

Спасибо тебе, дядя Коля, за то, что ты был в моей жизни! За твои уроки человеческой доброты! За твой не всегда приемлемый, но всегда жизнеутверждающий юмор!
Где вы, дяди коли, XXI века? Есть, ли?

Поделился с клерковчанами своими воспоминаниями, потому что, в большинстве своем, на клерке люди добрые и отзывчивые, а, посему, меня поймут.