Она
Она была худющей девочкой с ногами-спичками, длинным лицом и большими коленками. Она блестяще училась в старой кирпичной школе, часто получая двойки по поведению за то, что хихикала с подругой на уроках и гулко била одноклассников толстой «литрОй» по головам. Её шалости были целомудренны, а её душа не знала ни греха, ни злобы.
Однажды летом она села в дребезжащий ЛИАЗ, и уехала из родительского дома в мир, который на глазах превращался из светлого и безопасного леса в дикие джунгли, полные жестоких зверей. Звери, с которыми ей не повезло повстречаться, сделали всё возможное, чтобы научить её и злобе, и греху. Но грязь не липла к её удивительной коже, и она прошла через огромную смердящую свалку, не запачкавшись, и пришла ко мне.
Я ждал её, сидя в тени под старым вьющимся киви, и дождался, и сказал ей самые главные слова, и забрал с собою – далеко, далеко. Там, на краю света, где всегда дует ветер, там, где мне было очень, очень трудно, она брала меня за руку и гладила мою голову по вечерам. Она готовила для меня и говорила со мной, и никогда ничего не просила. Когда за столом поднимали стаканы, и говорили «за твоё здоровье», она всегда поправляла: «за наше…».
Наш с нею первый сын увидел свет в роддоме, от которого до берега Великого Океана было полчаса спокойной езды. Наша с нею дочь, которая сейчас растёт в сокровенном полумраке её внутреннего космоса, каждый день трогает мою огромную ладонь сквозь тонкую стенку её круглого живота. И от роддома, где наша дочь родится, до берега Великого Океана будет уже не доехать – ни за полчаса, ни за полгода.
Весной, когда зацветут сливы, и она станет под ветвями, покрытыми розовой пеной, я взгляну на её лицо посреди цветов, и снова пойму, откуда она взялась.
Она прекрасна сейчас, как никогда до этого, и я знаю, что завтра она будет прекраснее, чем сегодня, и жду этого завтра вместе с нею, и с нашими счастливыми детьми.
Она всегда встречает меня с радостью, а я люблю её за это.
Девочку, к которой не липнет грязь.
Однажды летом она села в дребезжащий ЛИАЗ, и уехала из родительского дома в мир, который на глазах превращался из светлого и безопасного леса в дикие джунгли, полные жестоких зверей. Звери, с которыми ей не повезло повстречаться, сделали всё возможное, чтобы научить её и злобе, и греху. Но грязь не липла к её удивительной коже, и она прошла через огромную смердящую свалку, не запачкавшись, и пришла ко мне.
Я ждал её, сидя в тени под старым вьющимся киви, и дождался, и сказал ей самые главные слова, и забрал с собою – далеко, далеко. Там, на краю света, где всегда дует ветер, там, где мне было очень, очень трудно, она брала меня за руку и гладила мою голову по вечерам. Она готовила для меня и говорила со мной, и никогда ничего не просила. Когда за столом поднимали стаканы, и говорили «за твоё здоровье», она всегда поправляла: «за наше…».
Наш с нею первый сын увидел свет в роддоме, от которого до берега Великого Океана было полчаса спокойной езды. Наша с нею дочь, которая сейчас растёт в сокровенном полумраке её внутреннего космоса, каждый день трогает мою огромную ладонь сквозь тонкую стенку её круглого живота. И от роддома, где наша дочь родится, до берега Великого Океана будет уже не доехать – ни за полчаса, ни за полгода.
Весной, когда зацветут сливы, и она станет под ветвями, покрытыми розовой пеной, я взгляну на её лицо посреди цветов, и снова пойму, откуда она взялась.
Она прекрасна сейчас, как никогда до этого, и я знаю, что завтра она будет прекраснее, чем сегодня, и жду этого завтра вместе с нею, и с нашими счастливыми детьми.
Она всегда встречает меня с радостью, а я люблю её за это.
Девочку, к которой не липнет грязь.
Редактировано: 08 марта 2012